Сначала висельник рассказывает анекдот, потом шагает с табуретки. В хохоте зрителей тонет изящное ми-бемоль хрустнувших шейных позвонков
Послушай, нам надо поговорить…
"Если не спишь, позвони"
Послушай, нам надо поговорить…
«Если не спишь, позвони»
Привет. Я так и думала, что ты тоже не можешь заснуть, чувствовала. Я вот чего, спросить хотела: скажи мне, милый, ты счастлив? Нет, я понимаю, что вопрос для четырёх утра довольно странный. Но, с другой стороны, час быка, самый тёмный перед рассветом, – когда, если не сейчас? Давай, капелька правды ещё никого не убила. Я знаю, что всё хорошо, у меня тоже всё хорошо, но несчастье и не счастье, это разные вещи, правда? Ничего плохого, но счастья нет. Вот я и спрашиваю – ты счастлив?
Вот и я, вот и я… не счастлива. А помнишь, когда мы были вместе, у нас же было… как-то мы умели это делать – быть счастливыми. Чёрт, как же мы друг друга понимали, как никто. И мир был, как мокрая акварель, и какое было солнце…
Да, и фиолетовые молнии! Ты запомнил, как я тогда говорила, душа моя, запомнил?!
Послушай, нам надо поговорить. Не так, как сейчас. У меня потрясающая идея – давай поедем за город. Мне тут знакомые дали ключи от дачи, поехали на денёк, а? Полчаса по Ярославке, потом минут десять пешком. Я так устала, ужас, отдохнуть надо, а одна боюсь. Хочу посмотреть на осень. Поедем?
Господи, я так люблю, как ты говоришь «да» - так спокойно и решительно, как будто черту какую переступаешь и на край света готов. И, главное, это твоё «да» ничего не значит – я знаю, сама такая…
А ещё, ты знаешь, мне тут случайно подарили пару таблеток экстази, будешь? Я возьму с собой, релакс так релакс.
Смотри, сейчас уже пятый час, если не ложиться, то можно выйти в шесть и в семь встретиться где-нибудь на ВДНХ, оттуда автобусы ходят. Давай у билетных касс. Оденься потеплее, завтра обещали сухо, но прохладно… сегодня уже, точнее.
Только не засыпай, ладно?
(«Случайно подарили» - да, как же… сколько я за ними охотилась, с ума можно сойти. Почему все кругом говорят, что наркотики на каждом углу, а как до дела доходит, ни у кого ничего нет. Кому ни позвонишь, отвечают «ты чё, спятила» и вешают трубку. Пришлось ехать к Сашечке, у него есть концы. Он посмотрел, как на сумасшедшую, но дилерше позвонил. Разговор был примерно такой «привет, Наташа, как дела? Мне имеет смысл подъезжать сегодня? Всё как обычно? Ладно, в восемь на Соколе». Вот уж никогда бы не подумала, что эта полноватая невзрачная женщина – наркодилер. Я-то думала, что должен быть какой-нибудь живописный «хай, нигга» или хотя бы бледный торчок с бегающими глазками, но покупать наркотики у тётки со стёртым лицом, это противоестественно. Шерстяными носками она должна торговать по всем законам жанра. Но мне было НАДО. Полгода не трахались, месяц не виделись, - вряд ли вот так, на ровном месте, мы сможем раскрыться. А тут, всего 20 баксов за штучку, и что на уме, то и на языке…
А чего мне стоило чёртовы ключи от дома выпросить у Анечки, - отдельная тема, но это тоже необходимо.
Потому что нам действительно надо поговорить.
Только бы он не заснул.)
Солнышко, ты всё-таки пришёл! Автобус через 10 минут, я уже купила билеты, пошли. Да, докуривай.
Ну вот, ну вот. Я посплю у тебя на плече, ладно? Ты меня разбуди минут за пять. Как хорошо, что ты такой высокий. У меня в последнее время мужики какие-то, среднего размера, чтобы угнездиться, шею выворачиваю, как рождественская гусыня, а к тебе можно вот так приклонить голову, и всё.
(Лучше я сделаю вид, что сплю. Я не могу сейчас говорить, не могу смотреть на его лицо. Бледный какой, не спамши, а красивый, собака… Лучше закрою глаза и буду дышать его запахом. Совсем всё то же, чуть влажная шерсть, табак, и его собственный безумный этот запах… господи, как же я жила-то без него. И как я ещё буду без него жить.
Так, а вот этого не надо. Не реви, не позорься.
Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье)
Подъезжаем? Я уже забыла, как это – просыпаться от твоего поцелуя. Забавно. Ну пошли.
Вот, здесь пешком недолго. Расскажи мне пока, как ты живёшь.
Отлично, я рада. Ты действительно хороший художник, тебя не могли не взять. А как Манюня?
Ой, молодец какая.
У меня тоже всё отлично. Да, я сейчас страшно занята, учусь, пишу, все дела.
Ну конечно есть. У меня всегда кто-то есть, ты же знаешь. На мой век дураков хватит, прошу прощенья, хороших людей. Меня же любят хорошие мальчики, это я, дура, люблю плохих. Ладно, потом. Мы пришли уже. Смотри, дорожка камнями вымощена, как положено. Вот ключ, откроешь?
(Какое всё лёгкое, серое, поскрипывающее. Диван в светлом чехле, пара курток валяется, сыро, прохладно – то, что надо. Трахаться неуютно, а поговорить в самый раз. Интересно, здесь мыши есть?)
Интересно, здесь мыши есть? Надо было котейку прихватить, он бы порезвился.
Да, он в полном порядке. Хочешь водички? Здесь чудесно, правда? Небо смотри какое серое, туман ещё не весь ушёл, а листья в саду пару недель никто не убирал, когда солнце появится, они подсохнут, и можно будет валяться. Дым - это с соседнего участка тянет. Пошли посмотрим, тут ручей за домом.
Здорово, да? А ты совершенно точно должен вечером вернуться? Да? Ну и ладно, у меня тоже столько дел…
Здесь хорошо бы пожить, спокойно и безлюдно, как на том свете. Я уверена, что там всё примерно так же, только тумана больше.
Кстати, о смерти. Съедим по таблеточке?
Вот тут, на крыльце. Давай эту куртку под попу подложим. Ну, за тебя! На, запей.
(Мы молчим. Мы молчим. Пустое, неловкое поначалу, молчание наполняется несказанными словами, наполняется, переполняется, вытекает через край, выступает сквозь кожу, сначала ознобом, а после – потом, и снова ознобом, и внутри меня голос, прекрасный голос моей любви, низко, без слов запевает…)
Зайдём в дом. Закрой дверь.
(Сквозь сухие губы я выталкиваю пустые слова, а настоящие зреют пока в моём теле, в груди, в горле, раскрывают лепестки, поют)
Скажи мне. Скажи.
(Скажи мне, любовь моя, как тебе без меня. Скажи мне, жизнь моя, как тебе без меня. Скажи мне, моя смерть. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье)
Обними меня.
(Вот оно, тело, без которого нет мне покоя. Каждую ночь я засыпаю на твоей руке – представляю её, твою руку, и засыпаю, прижавшись щекой. Эту трещину на пальце, поверишь ли, я целовала позавчера перед сном. А вчера – нет, вчера я так и не смогла заснуть, потому что ты звал меня, я же слышала, как ты звал)
Мне одиноко без тебя.
(Давай ляжем на пол, на эти голые доски, у нас никогда не будет с тобой ничего больше, кроме пыльного дерева под нами, кроме чужой куртки, укрывающей нас, одной на двоих. Давай прижмёмся крепко, грудью к груди, животом к животу, чтобы между нами не было промежутка, станем на время одной душой)
Никого нет.
(Никого, кроме нас нет, кого ты там себе придумал, какую другую любовь, если я уже вся в тебе, в твоих костях, в твоей плоти, и если я сейчас порежу руку, из меня потечёт твоя кровь, остальное тебе показалось, душа моя, моя любовь)
Мне было плохо.
(Я хочу войти в тёмноё озеро, окунуться, опустить лицо в ледяную воду, чтобы она смыла с меня отвращение и страх, чтобы я стала юной)
Мы не умрём.
(Мы не умрём, мёртвые не умирают, мы умерли полгода назад, когда я ушла, нам теперь ничего не страшно, мы теперь две тени, слившиеся в одну. Что нам делать среди живых плотных людей, которые хотят нас разделить, выпарить твоё дыхание из меня, выгнать мою душу из тебя)
Не уходи.
(Не уходи. Не уходи. Не уходи. Никогда не уходи от меня.)
Хочешь воды?
(Выпей, любовь моя, прохладной воды из моих рук, губы мои потрескались, язык пересох, поэтому выпей, любовь моя, чтобы я могла утолить жажду)
Мы теперь никогда не расстанемся.
(Мы теперь никогда не расстанемся)
Мышка пришла.
(Мышка пришла).
Смотрит.
Поедем теперь домой, похолодало. Вставай.
Давай, я закрою.
/Она запирает дверь и спускается по ступенькам.
Если бы рядом оказался наблюдатель, он бы увидел, что на сером крыльце остались две розовые таблетки.
Он бы увидел, что она идёт по краю садовой дорожки, иногда соступая на влажную землю.
Он бы увидел, что иногда она поворачивает голову влево, поднимает глаза и что-то говорит пустому пространству рядом с собой. И улыбается.
Марта Кетро
Как обращаться с Писателем. Часть I«как обращаться с Писателем, чтобы он работал долго и приносил радость», в двух частях.
Часть первая. Ваш близкий – П.
Часть вторая. Вы сами – П.
Ч1
Однажды вы замечаете, что близкий вам человек начал вести себя странно. Если вы не живёте вместе, то странность, скорее всего, выразится в том, что он начнёт пропадать из вашей жизни – внезапно и на разные сроки. Время исчезновения может быть любым, от месяцев до трёх минут, но сам процесс выглядит одинаково – прекрасно пообщались, договорились встретиться завтра, а он появляется через неделю. В кафе вы отвернулись на минуточку, окликнуть официанта, поворачиваетесь – нету. Иногда его нет физически, а иногда напротив вас обнаруживается кукла со стеклянными глазами, а когда успела марочкой закинуться, неизвестно. Это на него вдохновение накатило, но вам об этом пока неизвестно. В таких случаях рекомендуется подождать, когда к человеку вернётся способность двигаться, отвести его домой и сдать верным людям с рук на руки. Любая попытка продолжить общение бессмысленна – человек будет тосковать, смотреть на дверь, неумело царапать буковки на салфетках, прикрываясь рукой, и рваться к компьютеру. Пусть его.
Если вы живёте с человеком, которого, условно говоря, укусил Писатель, то будущее ваше темно и неприятно. Любимое существо на глазах начнёт превращаться в сумеречного демона, таиться и плакать, не понимая, что с ним происходит. Вам покажется, что он сошёл с ума, завёл любовника, пересел с травы на асфальт или на тяжёлые наркотики или ещё что, в зависимости от живости вашего воображения. Но проверять вены и мобильный телефон на предмет наличия следов бесполезно – у него всё здесь, в голове. И в компьютере. За компьютером он теперь всегда – пасьянс раскладывает, и это называется «не мешай, я думаю». Если же он навострил средний палец и стучит по клаве со скоростью 60 опечаток в минуту, подходить нельзя – дико заорёт, кинется грудью на монитор, попытается свернуть документ, нечаянно закроет, не сохранив, а потом, скорее всего, забьётся в судорогах. Не надо, не трогайте. Для вас настали чёрные дни, вы будете томиться неизвестностью, пока однажды ни узнаете (сам проболтается или кто другой скажет), что ваш человек теперь Писатель.
Как это случилось? Как вы его упустили – просмотрели, связался с плохими парнями, был укушен другим Писателем или уже родился такой, но скрывал, - неизвестно. Очевиден только результат: был человек – нет человека. Решите для себя, хотите ли вы нести этот крест - стать ему Софьей Андреевной, вне зависимости от пола, кормить с ложечки, подтирать слюну с клавы и сморкать нос, когда всё плохо (а плохо теперь будет чаааасто). Если нет – валите, никто вас не осудит, тварь такую, а если да…
Для начала:
Писатель отличается, например, от журналиста тем, что пишет не просто, а Книгу. Писатель бывает Плохой и Хороший. Про заек и про всё остальное. Печатаемый и интеллектуальный. И тд.
Допустим, вам достался хороший экземпляр, не сильно психический, среднеписый в смысли скорости и относительно успешный. У него есть Замысел и он его сначала думает, потом полгода пишет, а издатели, у которых чуйка на больных животных, уже пометили ваш порог и ждут.
Забудьте всякие глупости – ночной сон и не подгоревшие котлеты больше не для вас. Девизы вашей жизни теперь: кто хочет, тот спит; приготовь сам; поел – накорми Писателя; не мешай работать; какой ещё секс?!
Терпите. Единственный совет – если не хотите, чтобы от вашего Писателя воняло, наливайте иногда ванну с пеной, он увидит и вспомнит, что пора мыться. Ну или напишет очередную эротическую сцену – как повезёт.
Радуйтесь, пока Писатель молчит и не плачет, потому что скоро он закончит, отправит рукопись в издательство и тут начнётся прекрасное. От трёх дней до месяца он будет ждать отзыва, обгрызая ногти на ногах до самых коленок. Вырывая на себе волосы, глядя в стену, царапая себе/вам лицо, молча – возможны варианты, но всё вместе это называется «волноваться». Он будет волноваться, а потом издатель пришлёт ему письмо, что всё нормально, надо подписывать контракт. Вот что странно – Писатель полгода, год или два делал свою Книгу, а когда приходит время её продавать, теряет голову и соглашается на любые условия. Не надо называть его лохом – он научится. Ко второй, четвёртой или шестой он обязательно догадается, что можно торговаться, ставить условия, возражать, а пока, конечно, с покорностью дрессированной крысы подпишет всё, что дадут. Если вдруг окажется, что он почти бесплатно отдал права на двадцать пять лет, не огорчайтесь. Вот и всё, что я могу сказать.
Писатель пришёл домой весь белый и плачет – верный знак, что прочитал первую редактуру своей Книги. Выслушайте его, хотя это не очень интересно, потому что квинтэссенция его речи - «редактор дурак!». Не важно, поменяли в тексте три слова или половину, сама идея, что кто-то по локоть влез в Творческий Процесс, невыносима.
Писатель пришёл весь красный – значит, увидел корректуру и осознал количество ошибок.
Пришёл тихий – увидел вёрстку и наконец-то понял, что всё всерьёз.
Ну вот, а потом он увидит обложку. Хорошо, если после этого придёт сам.
Потом он перестаёт есть и спать, потому что Книгу отправили в типографию. Теперь до того момента, когда ваш Писатель возьмёт Книгу в руки, его практически не существует, по крайней мере, для вас. Он вроде живёт, но как сильнобеременный всё время прислушивается – как она там?
И вот, он вам её приносит. С видом кошки, убившей свою первую крысу. Небрежно, гордо, трясущимися руками. А вы?
Вы берёте её и говорите что-то вроде этого:
«Какая маленькая. Ну и обложечка… Что у тебя с лицом тут? А ты у нас, значит, «молодой, талантливый и подающий надежды»? Ну-ну. Так, посмотрим-посмотрим. Это опечатка или ты так пишешь это слово? М-да, редактор точно дурак. Слушай, насчёт обложки, - ты не думаешь подать на них в суд?... Видел ляп на 43-й странице?»
Я не знаю, когда он заорёт и пошлёт вас на *** – тут всё зависит от личной выдержки и степени усталости вашего Писателя. Просто не удивляйтесь, ладно?
Возьмите себя в руки и попробуйте её почитать. Подождите хотя бы дня три, а потом скажите, что вам понравилось. Через месяц можете сказать всю правду. Когда у него перестанут трястись руки, попробуйте поговорить спокойно. Через полгода допустимы некоторые замечания насчёт обложки.
Впрочем, через полгода ваш Писатель опять станет задумываться – скорее всего, у него опять появится Замысел и всё начнётся сначала. Держитесь.
Как обращаться с Писателем. Часть IIЧ2
Я не знаю, как это произойдёт. Вас одолеет зуд в кончиках пальцев, или слова у вас в голове станут накапливаться слишком быстро, или ещё что, но однажды вы начнёте писать.
Забавно, но ваши близкие заметят перемены раньше, чем вы. Вроде бы ничего особенного не происходит, прогулки чуть дольше, чуть больше времени за монитором, а они уже Поглядывают. Знаете, как это бывает – молчат, Поглядывают и Улыбаются эдак кривенько. Всё сидишь, всё пишешь, всё думаешь? Ну да, а что?
Но раньше или позже вам придётся признать, что сидите-пишете-думаете вы несколько больше, чем остальные люди. Вы, так или иначе, обнародуете то, что высидели, и на запах ваших яиц придут сначала читатели, а потом издатели (потому что интернет, а раньше наоборот было). И закажут Книгу.
Уж не знаю, у кого как обставлен творческий процесс, поэтому напишу только о вещах материальных, которые сама видела, а всю эзотерическую часть таинства опущу. У меня пока силы слабые, чтобы об этом говорить, да и неприлично.
Короче написал и отправил. Ответ о первой книге почти всем приходится ждать долго, дальше читают быстрее, но, в любом случае, это очень стыдно. Со все очевидностью понимаешь, что а) написал фигню б) подставился самым мягким местом. И весь месяц (или три дня) ты живёшь жопой на улицу – как в окно выставил. И только когда поступает предложение подписать договор, понимаешь, что сверкал какой-то более благородной частью тела, но не менее уязвимой.
Потом приходит редактура. Хорошо, если редактор попадает в ритм текста, но плохо, если увлекается, потому что неизвестно, что хуже – его ляпы или твои, которые он не заметил.
К вёрстке почти убеждаешься, что написал неплохую книжку, но тут приходит время делать обложку. О, тебя конечно, спросят, что бы ты хотел на ней видеть. И мягко объяснят, что на ней будет на самом деле, потому что Книга Должна Продаваться. А потом покажут первый вариант.
Плакать не надо. Это ещё не окончательно, и дизайнер не идиот и дальтоник, просто не умеет читать мысли и вообще, художник, какой с него спрос. Если объяснять медленно и два раза, он поймёт и сделает. Другое дело, маркетологи, в их представлении Идеальный Потребитель почему-то не совпадает с общепринятой психической нормой – у него сознание трёхлетки, вкус папуаса и интеллект второклассника (читать умеет, но не любит). И вы именно для него написали свою книжку.
Но давайте на примерах. Допустим, вы создали эстетский роман… ну, хоть «Жизнь и смерть прекрасной Аретузы» - с эпиграфом из Шелли (Чтоб не дать Аретузе/ Убежать на манящий простор./ Но она убежала), с кучей аллюзий и отсылок к мировой классике, ни разу не о любви, а «о попытке к бегству в широком смысле», например. Что будет на обложке? Полуголая тётка с копьём, потому что художник решил, что это фэнтэзи. Вы терпеливо поговорите с ним, оборонив слово «постмодернизм», после чего он приносит вариант, где на картинке задранные ножки в красных колготках, а название выглядит так: «Жизнь и смерть преКРАСНОЙ А`Рейтузы». Рейтузы, скорее всего, уберут, но что бы вы ни сказали, КРАСНОЙ оставят, потому что маркетологам понравилось. Ну да, а чё, взгляд цепляет.
Говорят, есть люди, у которых хватает силы воли переупрямить целое издательство. Не знаю. Скорее всего, ты просто закроешь глаза и поймёшь, что ещё один месяц тебе не выдержать. И что твоё дело писать, а не думать о продажах. И у тебя на совести уже десятки тысяч слов этой книги и пусть уж то, что на обложке, останется на совести других людей.
(Про себя могу сказать, что мне везло и с дизайнером, и с редакторами, и даже с маркетологами. Я благодарна тем, кто со мной работал, и результат мне нравится, уж извините, оправдываться не буду.)
И вот её печатают, а ты делаешь вид, что ничего не происходит. Придёт время, и ты научишься от неё отстраняться и не воспринимать, как часть себя. А пока вдруг оказывается, что кусок твоей личности существует в десяти тысячах экземпляров. И вот ты видишь её – на полке рядом с Барбарой Картленд или фэнтэзи (в зависимости оттого, что понял менеджер из аннотации), с царапинами на лаке, с опечатками, с твоими и чужими ошибками. Глупую, плохую, безобразную. Твою.
И тут приходят те самые близкие из первого абзаца, о которых ты почти забыл.
«Какая маленькая. Ну и обложечка… Что у тебя с лицом тут? А ты у нас, значит, «молодой, талантливый и подающий надежды»? Ну-ну. Так, посмотрим-посмотрим. Это опечатка или ты так пишешь это слово? М-да, редактор точно дурак. Слушай, насчёт обложки, - ты не думаешь подать на них в суд?... Видел ляп на 43-й странице?»
Ты не то что видел ляп на 43-й странице, он у тебя на жопе вырезана ровно 10 тысяч раз. Что все эти люди хотят – чтобы ты взял ручку и всё исправил? Выкупил тираж и пустил под нож? Почувствовал себя ещё хуже?
Будет крайне неловко, когда ты заорёшь и пошлёшь всех на ***. Они же не по злобе, а от большого желания поучаствовать в твоём одиноком деле – да просто соскучились, в конце концов, пока ты жил со слепым лицом.
В любом случае, ничто не имеет особого значения, потому что сейчас ты отучаешь себя от книжки, боясь даже смотреть в её сторону, молчишь о ней, как о мёртвом, и слушаешь пустоту внутри себя.
И невозможно поверить, что будет ещё одна.
@ Марта Кетро
ВозвращенцыВозвращенцы.
С тех пор как у меня завёлся жж, и круг общения, хотя бы и сетевого,
стал заметно шире, я стала лучше о себе думать. Не в плане «чем больше
узнаю людей, тем больше люблю себя», а просто раньше казалось, что
проблемы мои какие-то дикие и я не понимаю самых простых вещей, которые
всем остальным женщинам внятны.
А оказивается, как говорил мой двоюродный братик, поднимая палец, а
оказивается, что все влипают в одни и те же тёпленькие гудронные лужи,
все мучаются одинаковыми проклятыми вопросами. («Никогда не говори
«все», говори «многие» - вторая заповедь жж-юзера). И самый проклятущий
из них вот какой:
те, кого мы любили и с кем потом расстались – не важно, по чьей
инициативе, но по их вине, - зачем они возвращаются? (даже так - ??!!!)
Человек, который год или пять лет назад разбил тебе сердце, от которого
уползла в слезах и соплях, ненавидя или прощая – не важно, - которого не
забыла до сих пор, как нельзя забыть удалённый аппендикс, хотя бы из-за
шрама, даже если всё зажило. Который ясно дал понять, что всё кончено.
Зачем – он – возвращается? Раз в месяц или в полгода, но ты обязательно
получаешь весточку. Смс, письмо, коммент в жж, звонок. Он хочет всего
лишь узнать, как дела, похвастать очередным успехом, позвать в кино,
переспать или снова послать меня к чёрту.
Я не могу, я всю жизнь подыхала от недоумения, и не я одна страдаю,
потому что зочем вы тгавите? ну всё уже, всё – он десять раз с тех пор
женат и я дважды замужем, гадости все друг другу пересказаны, извинения
принесены. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно.
Такие дела, милый, такие дела – если бросить этот тон и забыть почившего
КВ, - всё сводится к противоречию:
я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Неубедительно? но это
именно то, что я чувствую.
Полюбив, мы открываем доступ к своему сердцу, односторонний канал на
сколько-то мегабит, который заблокировать невозможно. И каждый, давно не
милый, отлично чувствует линию, и раз от разу набирает номер, чтобы
спросить – «хочешь в кино?». И я отвечаю – «я не хочу в кино. Я хотела
прожить с тобой полвека, родить мальчика, похожего на тебя, и умереть в
один день – с тобой. А в кино – нет, не хочу» Ну, то есть, вслух
произношу только первые пять слов, но разговор всегда об одном: он
звонит, чтобы спросить «ты любила меня?» и я отвечаю «да». Да, милый;
да, ублюдок; просто – да.
Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Я до сих пор
выкашливаю сердце после каждого коннекта. Не знаю, как сделать так,
чтобы они, возвращенцы эти, перестали нас мучить. Можно быть вежливой,
орать, не снимать трубку, но в любом твоём деянии (действии или
бездействии) он всё равно услышит ответ на свой вопрос: «ты любила
меня?» - «да».
В покое оставляют только те, кого не любила. Точнее, если они и звонят,
то этого просто не замечаешь. Вывод напрашивается, и он мне не нравится.
Может, самой слать им эсэмэски раз месяц? Расход не большой, покой
дороже: «я любила тебя». Уймись.
Погибающие тридцатилетние мальчикиЯ знаю, что уже достала френдов своими историями о межполовых отношениях. Кто говорит «фи, это же позорный Космополитен», кто-то интересуется, а есть ли у меня право учить, а кто-то просто ругается, что «на потребу низменным вкусам».
Отвечу по пунктам.
Не говоря о том, что у меня творческий кризис на почве перманентного стресса;
Во-первых, я всегда хотела писать для глянца. Собственно, и персонаж МК был создан, чтобы меня кто-нибудь заметил и позвал, и я бы тогда, как Кэрри Брэдшоу, сидела на кровати в подушках, писала на ноутбуке «колонку» и тем прославлялась. Я не виновата, что меня так никто и не захотел, кроме издательства Центрполиграф (что тоже неплохо, правда?). Тем более, тут недавно сказали, что глянец, это совсем другое, не в подушках сидеть вовсе. Но иногда я всё-таки тешусь всякого рода мануалами – не всё же слёзы лить и руки заламывать, творя «настоящую литературу».
Насчёт прав. Я, конечно, понимаю, что пока не пришла Священная Импотенция, «учить» права нет, категорически. Но почему же так невыразимо скучно читать тех, к кому пришла, а? Просто ужас, до чего несправедливо всё это. По мне, так юный опыт Веро4ки в сто раз драгоценней, чем унылые рассказы перегоревших и отлюбивших. А я, между прочим, особо не учу, а по сто раз оговариваюсь – «для меня, для меня справедливо, а вы как хотите, не любо - не слушай»
Ну и, в-третьих, про потребу. Очень стыдно признаваться, но меня правда интересуют эти темы. Не токмо для уловления френдов пишу я, но и ради увеселения собственного сердца. Вот сейчас, например, раздумываю о спасении погибающих тридцатилетних мальчиков, которые, как морские котики… Короче, вот:
Есть такая порода – вечно Погибающие Тридцатилетние Мальчики, которым уже сколько-то лет отдаю я своё сердце. Это такие прекрасные, ничего не делающие существа, баснословно талантливые, умные, слегка на чём-нибудь торчащие и восхитительно ебливые – просто в руки взять нельзя, тут же кончают начинают … Именно в 30 достигают они своего расцвета, потому что проделывать всё это в 25 - естественно, а вот позже появляется благородный привкус пепла и печали. (А ещё позже уже неприлично и некрасиво – просто старый неудачник, и всё).
Итак, «мне тридцать лет, и я невыразимо одинок».
Спасать п3м – любимое развлечение девочек всех возрастов. Молоденькие прибегают с воплем «а теперь я тебя пойму и полюблю по-настоящему, как никто», ровесницы – «давай вместе поимеем этот грёбаный мир», а взрослые - «сейчас я сделаю из тебя человека!». Это не считая тех, кто просто заглянул на предмет потрахаться.
Есть ещё мужского пола друзья, которые приходят выпить, поговорить о жизни и дать пару полезных советов.
Так они все водят вокруг него карнавальные хороводы, а он сидит, улыбается, курит траву, чуть прикрыв глаза, иногда изрекает что-нибудь гениальное и ни хрена не делает.
Но однажды появляется Она, какая-нибудь прекрасная Она, какого угодно возраста, из любой категории, (хотя чаще всего приходит со стороны, не из «своего круга»), но вся разница в том, что он почему-то в неё влюбляется. До такой степени, что решает изменить свою жизнь. Ищет работу, прекращает спать с кем попало, что-то делает для денег.
И вот тут начинается самое интересное.
Потому что все друзья, подруги и прочие спасители встречают её в штыки. Им, на самом деле, хотелось просто «поговорить об этом», а вот терять славного, всегда свободного приятеля, собутыльника, сокосячника и любовника – нет, не хотелось.
Друзья начинают усердно лить в уши яд, а все бывшие девушки сплачиваются между собой против этой дряни, которая хочет из нашего свободного художника сделать клерка (бизнесмена, работягу, мужа – нужную мерзость подчеркнуть). Сначала в бой идут проверенные кадры – все бывшие начинают возвращаться в его постель и предлагать «ещё разок, напоследок». Потом откапывается какая-нибудь новая девочка в его вкусе и, желательно, из противоположной «злодейке» возрастной категории: молоденькую выставляют против «старой коровы», а опытную против «соплюхи». И вообще, обеспеченную против «хипушки», творческую личность против «секретарши», худую против «жирной», фигуристую против «тощей» и т.д.
И почти всегда в этом месте п3м ломается. Потому что ему и так тяжело и очень страшно – попробуй-ка после стольких лет безделья начать что-нибудь с нуля и узнать, что ты вовсе не юный гений, а дилетант без опыта работы; попробуй обходиться без еженедельного допинга в виде нового тела, того гляди, вообще вставать перестанет; да просто попробуй не курить две недели… Короче, он вдруг внезапно и безоглядно влюбляется в эту «новую» и обрушивается в ту же уютную задницу, откуда только успел высунуть нос.
«Она», оскорблённая, уходит, остальные празднуют.
Чем всё это кончается? а по-разному. Несколько таких п3м на моих глазах так и погибли окончательно, кто морально, а кто и физически. Один вырвался, изменил всё (кроме пола) и ушёл-таки к «злодейке», счастлив. Один, кажется, выруливает к нормальной жизни со своей «новенькой», кинув всех остальных – в том смысле, что сначала её подсунули на замену «злодейке», а она устроила так, что п3м начал работать. (Как обломались все окружающие – не пересказать). Остальные так и живут, медленно переползая в категорию Стареющих Неудачников.
Почему мне захотелось написать всё это? Да потому, что я сама успела побыть во всех женских ролях этого гиньоля. Я «спасала и просто трахалась», была злодейкой, была новенькой, отступалась, выигрывала.
И, скажу я вам, более увлекательно спорта для меня не существует. Сколько финишных ленточек было порвано этими сиськами, сколько пота и слёз пролито, сколько раз я сходила с дистанции, - а всё равно тянет, девочки, тянет, взять и спасти, когда он вот так закуривает, улыбается и сквозь дым произносит «мне тридцать лет, и я невыразимо одинок»… (с) Марта Кетро
Извините, но этот ваш новый флэш-моб...
Извините, но этот ваш новый флэш-моб "расскажи, как ты делала аборт", для меня как-то немного слишком. Хотя отметились самые любимые авторы (и люди), чьи тексты крайне талантливы, да и раньше мне встречались жж-юзеры, склонные хвастать штопаной п**дой, но вот сразу в этаком объёме – я пугаюсь...
Сдаётся мне, мы тут все крепко больны. Я регулярно узнаю из френдленты, кто кого вы*бал, бросил, подобрал, обменял, и что при этом чувствовали все участники процесса. Кругом кишат престарелые эмо: не позже чем наутро после наступления страхового случая все потрахавшиеся/влюбившиеся/разлюбившие/обиженные/обманутые/осчастливленные докладывают миру о том, как это было прекрасно/ужасно. Запутанность чужой половой жизни меня нисколько не шокирует, но вот это желание жить п**дой на улицу, х**м в окошко – это, дорогие мои, и есть жесть, гордо называемая искренностью.
Причём, жесть заразная, я тоже так люблю и умею. Потому и особенно страшно. Мы – новая генерация людей с раздроченной психикой, с уничтоженной границей интимного переживания, развращённые избытком публичных чувств (тут хлопаю чуть громче - gr.). За нас я не беспокоюсь, но мне любопытно через десять лет взглянуть на нынешних жж-детей, которые вырастут в нашей липкой от сладких признаний среде (крики "браво" и "бис" - gr.). Уверенные, что это нормально.
Не исключено, кстати, что это на самом деле нормально.
Я себе придумала способ почесать там, где чешется – у меня персонажи. При остром желании рассказать, как меня обидел мальчик А, как сладко утешил мальчик Б, какая сука жена В, я пишу историю, в которой мальчик А получает по заслугам, жена В ломает заднюю ногу, а главная героиня выигрывает в лотерею и улетает на Марс в ракете без окон, обитой войлоком изнутри. Потом я эту фигню убираю подальше, но в следующей книжке нет-нет, да и вылезет подонок с носом А и тупая овца с манерами жены В. Не знаю, хорошо ли это для текстов, но в качестве арт-терапии помогает.
К сожалению, в моём случае мы имеем всё те же яйца, только чуть замаскированные.
А душа, в отличие от цветов и персиков, должна зреть в темноте и тайне. Как зародыш, да, если уж вам п**дяные аналогии так милы. Чувство (страдание, любовь и прочая мутная б***ь) не есть цветок, которым надо тыкать в харю зрителю. Оно сырьё, база, сор, из которого потом может вырасти (а может и не вырасти) текст – вообще о чём-то другом, но почему-то до странности глубокий. Например, если кто про Чехова слышал – типа того.
А так у меня всё время остаётся ощущение, что мы потихоньку рассеиваем наши бессмертные души – напрасно.
(извините за эту фразу, она непристойна)
"Если не спишь, позвони"
Послушай, нам надо поговорить…
«Если не спишь, позвони»
Привет. Я так и думала, что ты тоже не можешь заснуть, чувствовала. Я вот чего, спросить хотела: скажи мне, милый, ты счастлив? Нет, я понимаю, что вопрос для четырёх утра довольно странный. Но, с другой стороны, час быка, самый тёмный перед рассветом, – когда, если не сейчас? Давай, капелька правды ещё никого не убила. Я знаю, что всё хорошо, у меня тоже всё хорошо, но несчастье и не счастье, это разные вещи, правда? Ничего плохого, но счастья нет. Вот я и спрашиваю – ты счастлив?
Вот и я, вот и я… не счастлива. А помнишь, когда мы были вместе, у нас же было… как-то мы умели это делать – быть счастливыми. Чёрт, как же мы друг друга понимали, как никто. И мир был, как мокрая акварель, и какое было солнце…
Да, и фиолетовые молнии! Ты запомнил, как я тогда говорила, душа моя, запомнил?!
Послушай, нам надо поговорить. Не так, как сейчас. У меня потрясающая идея – давай поедем за город. Мне тут знакомые дали ключи от дачи, поехали на денёк, а? Полчаса по Ярославке, потом минут десять пешком. Я так устала, ужас, отдохнуть надо, а одна боюсь. Хочу посмотреть на осень. Поедем?
Господи, я так люблю, как ты говоришь «да» - так спокойно и решительно, как будто черту какую переступаешь и на край света готов. И, главное, это твоё «да» ничего не значит – я знаю, сама такая…
А ещё, ты знаешь, мне тут случайно подарили пару таблеток экстази, будешь? Я возьму с собой, релакс так релакс.
Смотри, сейчас уже пятый час, если не ложиться, то можно выйти в шесть и в семь встретиться где-нибудь на ВДНХ, оттуда автобусы ходят. Давай у билетных касс. Оденься потеплее, завтра обещали сухо, но прохладно… сегодня уже, точнее.
Только не засыпай, ладно?
(«Случайно подарили» - да, как же… сколько я за ними охотилась, с ума можно сойти. Почему все кругом говорят, что наркотики на каждом углу, а как до дела доходит, ни у кого ничего нет. Кому ни позвонишь, отвечают «ты чё, спятила» и вешают трубку. Пришлось ехать к Сашечке, у него есть концы. Он посмотрел, как на сумасшедшую, но дилерше позвонил. Разговор был примерно такой «привет, Наташа, как дела? Мне имеет смысл подъезжать сегодня? Всё как обычно? Ладно, в восемь на Соколе». Вот уж никогда бы не подумала, что эта полноватая невзрачная женщина – наркодилер. Я-то думала, что должен быть какой-нибудь живописный «хай, нигга» или хотя бы бледный торчок с бегающими глазками, но покупать наркотики у тётки со стёртым лицом, это противоестественно. Шерстяными носками она должна торговать по всем законам жанра. Но мне было НАДО. Полгода не трахались, месяц не виделись, - вряд ли вот так, на ровном месте, мы сможем раскрыться. А тут, всего 20 баксов за штучку, и что на уме, то и на языке…
А чего мне стоило чёртовы ключи от дома выпросить у Анечки, - отдельная тема, но это тоже необходимо.
Потому что нам действительно надо поговорить.
Только бы он не заснул.)
Солнышко, ты всё-таки пришёл! Автобус через 10 минут, я уже купила билеты, пошли. Да, докуривай.
Ну вот, ну вот. Я посплю у тебя на плече, ладно? Ты меня разбуди минут за пять. Как хорошо, что ты такой высокий. У меня в последнее время мужики какие-то, среднего размера, чтобы угнездиться, шею выворачиваю, как рождественская гусыня, а к тебе можно вот так приклонить голову, и всё.
(Лучше я сделаю вид, что сплю. Я не могу сейчас говорить, не могу смотреть на его лицо. Бледный какой, не спамши, а красивый, собака… Лучше закрою глаза и буду дышать его запахом. Совсем всё то же, чуть влажная шерсть, табак, и его собственный безумный этот запах… господи, как же я жила-то без него. И как я ещё буду без него жить.
Так, а вот этого не надо. Не реви, не позорься.
Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье)
Подъезжаем? Я уже забыла, как это – просыпаться от твоего поцелуя. Забавно. Ну пошли.
Вот, здесь пешком недолго. Расскажи мне пока, как ты живёшь.
Отлично, я рада. Ты действительно хороший художник, тебя не могли не взять. А как Манюня?
Ой, молодец какая.
У меня тоже всё отлично. Да, я сейчас страшно занята, учусь, пишу, все дела.
Ну конечно есть. У меня всегда кто-то есть, ты же знаешь. На мой век дураков хватит, прошу прощенья, хороших людей. Меня же любят хорошие мальчики, это я, дура, люблю плохих. Ладно, потом. Мы пришли уже. Смотри, дорожка камнями вымощена, как положено. Вот ключ, откроешь?
(Какое всё лёгкое, серое, поскрипывающее. Диван в светлом чехле, пара курток валяется, сыро, прохладно – то, что надо. Трахаться неуютно, а поговорить в самый раз. Интересно, здесь мыши есть?)
Интересно, здесь мыши есть? Надо было котейку прихватить, он бы порезвился.
Да, он в полном порядке. Хочешь водички? Здесь чудесно, правда? Небо смотри какое серое, туман ещё не весь ушёл, а листья в саду пару недель никто не убирал, когда солнце появится, они подсохнут, и можно будет валяться. Дым - это с соседнего участка тянет. Пошли посмотрим, тут ручей за домом.
Здорово, да? А ты совершенно точно должен вечером вернуться? Да? Ну и ладно, у меня тоже столько дел…
Здесь хорошо бы пожить, спокойно и безлюдно, как на том свете. Я уверена, что там всё примерно так же, только тумана больше.
Кстати, о смерти. Съедим по таблеточке?
Вот тут, на крыльце. Давай эту куртку под попу подложим. Ну, за тебя! На, запей.
(Мы молчим. Мы молчим. Пустое, неловкое поначалу, молчание наполняется несказанными словами, наполняется, переполняется, вытекает через край, выступает сквозь кожу, сначала ознобом, а после – потом, и снова ознобом, и внутри меня голос, прекрасный голос моей любви, низко, без слов запевает…)
Зайдём в дом. Закрой дверь.
(Сквозь сухие губы я выталкиваю пустые слова, а настоящие зреют пока в моём теле, в груди, в горле, раскрывают лепестки, поют)
Скажи мне. Скажи.
(Скажи мне, любовь моя, как тебе без меня. Скажи мне, жизнь моя, как тебе без меня. Скажи мне, моя смерть. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье моё. Счастье)
Обними меня.
(Вот оно, тело, без которого нет мне покоя. Каждую ночь я засыпаю на твоей руке – представляю её, твою руку, и засыпаю, прижавшись щекой. Эту трещину на пальце, поверишь ли, я целовала позавчера перед сном. А вчера – нет, вчера я так и не смогла заснуть, потому что ты звал меня, я же слышала, как ты звал)
Мне одиноко без тебя.
(Давай ляжем на пол, на эти голые доски, у нас никогда не будет с тобой ничего больше, кроме пыльного дерева под нами, кроме чужой куртки, укрывающей нас, одной на двоих. Давай прижмёмся крепко, грудью к груди, животом к животу, чтобы между нами не было промежутка, станем на время одной душой)
Никого нет.
(Никого, кроме нас нет, кого ты там себе придумал, какую другую любовь, если я уже вся в тебе, в твоих костях, в твоей плоти, и если я сейчас порежу руку, из меня потечёт твоя кровь, остальное тебе показалось, душа моя, моя любовь)
Мне было плохо.
(Я хочу войти в тёмноё озеро, окунуться, опустить лицо в ледяную воду, чтобы она смыла с меня отвращение и страх, чтобы я стала юной)
Мы не умрём.
(Мы не умрём, мёртвые не умирают, мы умерли полгода назад, когда я ушла, нам теперь ничего не страшно, мы теперь две тени, слившиеся в одну. Что нам делать среди живых плотных людей, которые хотят нас разделить, выпарить твоё дыхание из меня, выгнать мою душу из тебя)
Не уходи.
(Не уходи. Не уходи. Не уходи. Никогда не уходи от меня.)
Хочешь воды?
(Выпей, любовь моя, прохладной воды из моих рук, губы мои потрескались, язык пересох, поэтому выпей, любовь моя, чтобы я могла утолить жажду)
Мы теперь никогда не расстанемся.
(Мы теперь никогда не расстанемся)
Мышка пришла.
(Мышка пришла).
Смотрит.
Поедем теперь домой, похолодало. Вставай.
Давай, я закрою.
/Она запирает дверь и спускается по ступенькам.
Если бы рядом оказался наблюдатель, он бы увидел, что на сером крыльце остались две розовые таблетки.
Он бы увидел, что она идёт по краю садовой дорожки, иногда соступая на влажную землю.
Он бы увидел, что иногда она поворачивает голову влево, поднимает глаза и что-то говорит пустому пространству рядом с собой. И улыбается.
Марта Кетро
Как обращаться с Писателем. Часть I«как обращаться с Писателем, чтобы он работал долго и приносил радость», в двух частях.
Часть первая. Ваш близкий – П.
Часть вторая. Вы сами – П.
Ч1
Однажды вы замечаете, что близкий вам человек начал вести себя странно. Если вы не живёте вместе, то странность, скорее всего, выразится в том, что он начнёт пропадать из вашей жизни – внезапно и на разные сроки. Время исчезновения может быть любым, от месяцев до трёх минут, но сам процесс выглядит одинаково – прекрасно пообщались, договорились встретиться завтра, а он появляется через неделю. В кафе вы отвернулись на минуточку, окликнуть официанта, поворачиваетесь – нету. Иногда его нет физически, а иногда напротив вас обнаруживается кукла со стеклянными глазами, а когда успела марочкой закинуться, неизвестно. Это на него вдохновение накатило, но вам об этом пока неизвестно. В таких случаях рекомендуется подождать, когда к человеку вернётся способность двигаться, отвести его домой и сдать верным людям с рук на руки. Любая попытка продолжить общение бессмысленна – человек будет тосковать, смотреть на дверь, неумело царапать буковки на салфетках, прикрываясь рукой, и рваться к компьютеру. Пусть его.
Если вы живёте с человеком, которого, условно говоря, укусил Писатель, то будущее ваше темно и неприятно. Любимое существо на глазах начнёт превращаться в сумеречного демона, таиться и плакать, не понимая, что с ним происходит. Вам покажется, что он сошёл с ума, завёл любовника, пересел с травы на асфальт или на тяжёлые наркотики или ещё что, в зависимости от живости вашего воображения. Но проверять вены и мобильный телефон на предмет наличия следов бесполезно – у него всё здесь, в голове. И в компьютере. За компьютером он теперь всегда – пасьянс раскладывает, и это называется «не мешай, я думаю». Если же он навострил средний палец и стучит по клаве со скоростью 60 опечаток в минуту, подходить нельзя – дико заорёт, кинется грудью на монитор, попытается свернуть документ, нечаянно закроет, не сохранив, а потом, скорее всего, забьётся в судорогах. Не надо, не трогайте. Для вас настали чёрные дни, вы будете томиться неизвестностью, пока однажды ни узнаете (сам проболтается или кто другой скажет), что ваш человек теперь Писатель.
Как это случилось? Как вы его упустили – просмотрели, связался с плохими парнями, был укушен другим Писателем или уже родился такой, но скрывал, - неизвестно. Очевиден только результат: был человек – нет человека. Решите для себя, хотите ли вы нести этот крест - стать ему Софьей Андреевной, вне зависимости от пола, кормить с ложечки, подтирать слюну с клавы и сморкать нос, когда всё плохо (а плохо теперь будет чаааасто). Если нет – валите, никто вас не осудит, тварь такую, а если да…
Для начала:
Писатель отличается, например, от журналиста тем, что пишет не просто, а Книгу. Писатель бывает Плохой и Хороший. Про заек и про всё остальное. Печатаемый и интеллектуальный. И тд.
Допустим, вам достался хороший экземпляр, не сильно психический, среднеписый в смысли скорости и относительно успешный. У него есть Замысел и он его сначала думает, потом полгода пишет, а издатели, у которых чуйка на больных животных, уже пометили ваш порог и ждут.
Забудьте всякие глупости – ночной сон и не подгоревшие котлеты больше не для вас. Девизы вашей жизни теперь: кто хочет, тот спит; приготовь сам; поел – накорми Писателя; не мешай работать; какой ещё секс?!
Терпите. Единственный совет – если не хотите, чтобы от вашего Писателя воняло, наливайте иногда ванну с пеной, он увидит и вспомнит, что пора мыться. Ну или напишет очередную эротическую сцену – как повезёт.
Радуйтесь, пока Писатель молчит и не плачет, потому что скоро он закончит, отправит рукопись в издательство и тут начнётся прекрасное. От трёх дней до месяца он будет ждать отзыва, обгрызая ногти на ногах до самых коленок. Вырывая на себе волосы, глядя в стену, царапая себе/вам лицо, молча – возможны варианты, но всё вместе это называется «волноваться». Он будет волноваться, а потом издатель пришлёт ему письмо, что всё нормально, надо подписывать контракт. Вот что странно – Писатель полгода, год или два делал свою Книгу, а когда приходит время её продавать, теряет голову и соглашается на любые условия. Не надо называть его лохом – он научится. Ко второй, четвёртой или шестой он обязательно догадается, что можно торговаться, ставить условия, возражать, а пока, конечно, с покорностью дрессированной крысы подпишет всё, что дадут. Если вдруг окажется, что он почти бесплатно отдал права на двадцать пять лет, не огорчайтесь. Вот и всё, что я могу сказать.
Писатель пришёл домой весь белый и плачет – верный знак, что прочитал первую редактуру своей Книги. Выслушайте его, хотя это не очень интересно, потому что квинтэссенция его речи - «редактор дурак!». Не важно, поменяли в тексте три слова или половину, сама идея, что кто-то по локоть влез в Творческий Процесс, невыносима.
Писатель пришёл весь красный – значит, увидел корректуру и осознал количество ошибок.
Пришёл тихий – увидел вёрстку и наконец-то понял, что всё всерьёз.
Ну вот, а потом он увидит обложку. Хорошо, если после этого придёт сам.
Потом он перестаёт есть и спать, потому что Книгу отправили в типографию. Теперь до того момента, когда ваш Писатель возьмёт Книгу в руки, его практически не существует, по крайней мере, для вас. Он вроде живёт, но как сильнобеременный всё время прислушивается – как она там?
И вот, он вам её приносит. С видом кошки, убившей свою первую крысу. Небрежно, гордо, трясущимися руками. А вы?
Вы берёте её и говорите что-то вроде этого:
«Какая маленькая. Ну и обложечка… Что у тебя с лицом тут? А ты у нас, значит, «молодой, талантливый и подающий надежды»? Ну-ну. Так, посмотрим-посмотрим. Это опечатка или ты так пишешь это слово? М-да, редактор точно дурак. Слушай, насчёт обложки, - ты не думаешь подать на них в суд?... Видел ляп на 43-й странице?»
Я не знаю, когда он заорёт и пошлёт вас на *** – тут всё зависит от личной выдержки и степени усталости вашего Писателя. Просто не удивляйтесь, ладно?
Возьмите себя в руки и попробуйте её почитать. Подождите хотя бы дня три, а потом скажите, что вам понравилось. Через месяц можете сказать всю правду. Когда у него перестанут трястись руки, попробуйте поговорить спокойно. Через полгода допустимы некоторые замечания насчёт обложки.
Впрочем, через полгода ваш Писатель опять станет задумываться – скорее всего, у него опять появится Замысел и всё начнётся сначала. Держитесь.
Как обращаться с Писателем. Часть IIЧ2
Я не знаю, как это произойдёт. Вас одолеет зуд в кончиках пальцев, или слова у вас в голове станут накапливаться слишком быстро, или ещё что, но однажды вы начнёте писать.
Забавно, но ваши близкие заметят перемены раньше, чем вы. Вроде бы ничего особенного не происходит, прогулки чуть дольше, чуть больше времени за монитором, а они уже Поглядывают. Знаете, как это бывает – молчат, Поглядывают и Улыбаются эдак кривенько. Всё сидишь, всё пишешь, всё думаешь? Ну да, а что?
Но раньше или позже вам придётся признать, что сидите-пишете-думаете вы несколько больше, чем остальные люди. Вы, так или иначе, обнародуете то, что высидели, и на запах ваших яиц придут сначала читатели, а потом издатели (потому что интернет, а раньше наоборот было). И закажут Книгу.
Уж не знаю, у кого как обставлен творческий процесс, поэтому напишу только о вещах материальных, которые сама видела, а всю эзотерическую часть таинства опущу. У меня пока силы слабые, чтобы об этом говорить, да и неприлично.
Короче написал и отправил. Ответ о первой книге почти всем приходится ждать долго, дальше читают быстрее, но, в любом случае, это очень стыдно. Со все очевидностью понимаешь, что а) написал фигню б) подставился самым мягким местом. И весь месяц (или три дня) ты живёшь жопой на улицу – как в окно выставил. И только когда поступает предложение подписать договор, понимаешь, что сверкал какой-то более благородной частью тела, но не менее уязвимой.
Потом приходит редактура. Хорошо, если редактор попадает в ритм текста, но плохо, если увлекается, потому что неизвестно, что хуже – его ляпы или твои, которые он не заметил.
К вёрстке почти убеждаешься, что написал неплохую книжку, но тут приходит время делать обложку. О, тебя конечно, спросят, что бы ты хотел на ней видеть. И мягко объяснят, что на ней будет на самом деле, потому что Книга Должна Продаваться. А потом покажут первый вариант.
Плакать не надо. Это ещё не окончательно, и дизайнер не идиот и дальтоник, просто не умеет читать мысли и вообще, художник, какой с него спрос. Если объяснять медленно и два раза, он поймёт и сделает. Другое дело, маркетологи, в их представлении Идеальный Потребитель почему-то не совпадает с общепринятой психической нормой – у него сознание трёхлетки, вкус папуаса и интеллект второклассника (читать умеет, но не любит). И вы именно для него написали свою книжку.
Но давайте на примерах. Допустим, вы создали эстетский роман… ну, хоть «Жизнь и смерть прекрасной Аретузы» - с эпиграфом из Шелли (Чтоб не дать Аретузе/ Убежать на манящий простор./ Но она убежала), с кучей аллюзий и отсылок к мировой классике, ни разу не о любви, а «о попытке к бегству в широком смысле», например. Что будет на обложке? Полуголая тётка с копьём, потому что художник решил, что это фэнтэзи. Вы терпеливо поговорите с ним, оборонив слово «постмодернизм», после чего он приносит вариант, где на картинке задранные ножки в красных колготках, а название выглядит так: «Жизнь и смерть преКРАСНОЙ А`Рейтузы». Рейтузы, скорее всего, уберут, но что бы вы ни сказали, КРАСНОЙ оставят, потому что маркетологам понравилось. Ну да, а чё, взгляд цепляет.
Говорят, есть люди, у которых хватает силы воли переупрямить целое издательство. Не знаю. Скорее всего, ты просто закроешь глаза и поймёшь, что ещё один месяц тебе не выдержать. И что твоё дело писать, а не думать о продажах. И у тебя на совести уже десятки тысяч слов этой книги и пусть уж то, что на обложке, останется на совести других людей.
(Про себя могу сказать, что мне везло и с дизайнером, и с редакторами, и даже с маркетологами. Я благодарна тем, кто со мной работал, и результат мне нравится, уж извините, оправдываться не буду.)
И вот её печатают, а ты делаешь вид, что ничего не происходит. Придёт время, и ты научишься от неё отстраняться и не воспринимать, как часть себя. А пока вдруг оказывается, что кусок твоей личности существует в десяти тысячах экземпляров. И вот ты видишь её – на полке рядом с Барбарой Картленд или фэнтэзи (в зависимости оттого, что понял менеджер из аннотации), с царапинами на лаке, с опечатками, с твоими и чужими ошибками. Глупую, плохую, безобразную. Твою.
И тут приходят те самые близкие из первого абзаца, о которых ты почти забыл.
«Какая маленькая. Ну и обложечка… Что у тебя с лицом тут? А ты у нас, значит, «молодой, талантливый и подающий надежды»? Ну-ну. Так, посмотрим-посмотрим. Это опечатка или ты так пишешь это слово? М-да, редактор точно дурак. Слушай, насчёт обложки, - ты не думаешь подать на них в суд?... Видел ляп на 43-й странице?»
Ты не то что видел ляп на 43-й странице, он у тебя на жопе вырезана ровно 10 тысяч раз. Что все эти люди хотят – чтобы ты взял ручку и всё исправил? Выкупил тираж и пустил под нож? Почувствовал себя ещё хуже?
Будет крайне неловко, когда ты заорёшь и пошлёшь всех на ***. Они же не по злобе, а от большого желания поучаствовать в твоём одиноком деле – да просто соскучились, в конце концов, пока ты жил со слепым лицом.
В любом случае, ничто не имеет особого значения, потому что сейчас ты отучаешь себя от книжки, боясь даже смотреть в её сторону, молчишь о ней, как о мёртвом, и слушаешь пустоту внутри себя.
И невозможно поверить, что будет ещё одна.
@ Марта Кетро
ВозвращенцыВозвращенцы.
С тех пор как у меня завёлся жж, и круг общения, хотя бы и сетевого,
стал заметно шире, я стала лучше о себе думать. Не в плане «чем больше
узнаю людей, тем больше люблю себя», а просто раньше казалось, что
проблемы мои какие-то дикие и я не понимаю самых простых вещей, которые
всем остальным женщинам внятны.
А оказивается, как говорил мой двоюродный братик, поднимая палец, а
оказивается, что все влипают в одни и те же тёпленькие гудронные лужи,
все мучаются одинаковыми проклятыми вопросами. («Никогда не говори
«все», говори «многие» - вторая заповедь жж-юзера). И самый проклятущий
из них вот какой:
те, кого мы любили и с кем потом расстались – не важно, по чьей
инициативе, но по их вине, - зачем они возвращаются? (даже так - ??!!!)
Человек, который год или пять лет назад разбил тебе сердце, от которого
уползла в слезах и соплях, ненавидя или прощая – не важно, - которого не
забыла до сих пор, как нельзя забыть удалённый аппендикс, хотя бы из-за
шрама, даже если всё зажило. Который ясно дал понять, что всё кончено.
Зачем – он – возвращается? Раз в месяц или в полгода, но ты обязательно
получаешь весточку. Смс, письмо, коммент в жж, звонок. Он хочет всего
лишь узнать, как дела, похвастать очередным успехом, позвать в кино,
переспать или снова послать меня к чёрту.
Я не могу, я всю жизнь подыхала от недоумения, и не я одна страдаю,
потому что зочем вы тгавите? ну всё уже, всё – он десять раз с тех пор
женат и я дважды замужем, гадости все друг другу пересказаны, извинения
принесены. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно.
Такие дела, милый, такие дела – если бросить этот тон и забыть почившего
КВ, - всё сводится к противоречию:
я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Неубедительно? но это
именно то, что я чувствую.
Полюбив, мы открываем доступ к своему сердцу, односторонний канал на
сколько-то мегабит, который заблокировать невозможно. И каждый, давно не
милый, отлично чувствует линию, и раз от разу набирает номер, чтобы
спросить – «хочешь в кино?». И я отвечаю – «я не хочу в кино. Я хотела
прожить с тобой полвека, родить мальчика, похожего на тебя, и умереть в
один день – с тобой. А в кино – нет, не хочу» Ну, то есть, вслух
произношу только первые пять слов, но разговор всегда об одном: он
звонит, чтобы спросить «ты любила меня?» и я отвечаю «да». Да, милый;
да, ублюдок; просто – да.
Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Я до сих пор
выкашливаю сердце после каждого коннекта. Не знаю, как сделать так,
чтобы они, возвращенцы эти, перестали нас мучить. Можно быть вежливой,
орать, не снимать трубку, но в любом твоём деянии (действии или
бездействии) он всё равно услышит ответ на свой вопрос: «ты любила
меня?» - «да».
В покое оставляют только те, кого не любила. Точнее, если они и звонят,
то этого просто не замечаешь. Вывод напрашивается, и он мне не нравится.
Может, самой слать им эсэмэски раз месяц? Расход не большой, покой
дороже: «я любила тебя». Уймись.
Погибающие тридцатилетние мальчикиЯ знаю, что уже достала френдов своими историями о межполовых отношениях. Кто говорит «фи, это же позорный Космополитен», кто-то интересуется, а есть ли у меня право учить, а кто-то просто ругается, что «на потребу низменным вкусам».
Отвечу по пунктам.
Не говоря о том, что у меня творческий кризис на почве перманентного стресса;
Во-первых, я всегда хотела писать для глянца. Собственно, и персонаж МК был создан, чтобы меня кто-нибудь заметил и позвал, и я бы тогда, как Кэрри Брэдшоу, сидела на кровати в подушках, писала на ноутбуке «колонку» и тем прославлялась. Я не виновата, что меня так никто и не захотел, кроме издательства Центрполиграф (что тоже неплохо, правда?). Тем более, тут недавно сказали, что глянец, это совсем другое, не в подушках сидеть вовсе. Но иногда я всё-таки тешусь всякого рода мануалами – не всё же слёзы лить и руки заламывать, творя «настоящую литературу».
Насчёт прав. Я, конечно, понимаю, что пока не пришла Священная Импотенция, «учить» права нет, категорически. Но почему же так невыразимо скучно читать тех, к кому пришла, а? Просто ужас, до чего несправедливо всё это. По мне, так юный опыт Веро4ки в сто раз драгоценней, чем унылые рассказы перегоревших и отлюбивших. А я, между прочим, особо не учу, а по сто раз оговариваюсь – «для меня, для меня справедливо, а вы как хотите, не любо - не слушай»
Ну и, в-третьих, про потребу. Очень стыдно признаваться, но меня правда интересуют эти темы. Не токмо для уловления френдов пишу я, но и ради увеселения собственного сердца. Вот сейчас, например, раздумываю о спасении погибающих тридцатилетних мальчиков, которые, как морские котики… Короче, вот:
Есть такая порода – вечно Погибающие Тридцатилетние Мальчики, которым уже сколько-то лет отдаю я своё сердце. Это такие прекрасные, ничего не делающие существа, баснословно талантливые, умные, слегка на чём-нибудь торчащие и восхитительно ебливые – просто в руки взять нельзя, тут же кончают начинают … Именно в 30 достигают они своего расцвета, потому что проделывать всё это в 25 - естественно, а вот позже появляется благородный привкус пепла и печали. (А ещё позже уже неприлично и некрасиво – просто старый неудачник, и всё).
Итак, «мне тридцать лет, и я невыразимо одинок».
Спасать п3м – любимое развлечение девочек всех возрастов. Молоденькие прибегают с воплем «а теперь я тебя пойму и полюблю по-настоящему, как никто», ровесницы – «давай вместе поимеем этот грёбаный мир», а взрослые - «сейчас я сделаю из тебя человека!». Это не считая тех, кто просто заглянул на предмет потрахаться.
Есть ещё мужского пола друзья, которые приходят выпить, поговорить о жизни и дать пару полезных советов.
Так они все водят вокруг него карнавальные хороводы, а он сидит, улыбается, курит траву, чуть прикрыв глаза, иногда изрекает что-нибудь гениальное и ни хрена не делает.
Но однажды появляется Она, какая-нибудь прекрасная Она, какого угодно возраста, из любой категории, (хотя чаще всего приходит со стороны, не из «своего круга»), но вся разница в том, что он почему-то в неё влюбляется. До такой степени, что решает изменить свою жизнь. Ищет работу, прекращает спать с кем попало, что-то делает для денег.
И вот тут начинается самое интересное.
Потому что все друзья, подруги и прочие спасители встречают её в штыки. Им, на самом деле, хотелось просто «поговорить об этом», а вот терять славного, всегда свободного приятеля, собутыльника, сокосячника и любовника – нет, не хотелось.
Друзья начинают усердно лить в уши яд, а все бывшие девушки сплачиваются между собой против этой дряни, которая хочет из нашего свободного художника сделать клерка (бизнесмена, работягу, мужа – нужную мерзость подчеркнуть). Сначала в бой идут проверенные кадры – все бывшие начинают возвращаться в его постель и предлагать «ещё разок, напоследок». Потом откапывается какая-нибудь новая девочка в его вкусе и, желательно, из противоположной «злодейке» возрастной категории: молоденькую выставляют против «старой коровы», а опытную против «соплюхи». И вообще, обеспеченную против «хипушки», творческую личность против «секретарши», худую против «жирной», фигуристую против «тощей» и т.д.
И почти всегда в этом месте п3м ломается. Потому что ему и так тяжело и очень страшно – попробуй-ка после стольких лет безделья начать что-нибудь с нуля и узнать, что ты вовсе не юный гений, а дилетант без опыта работы; попробуй обходиться без еженедельного допинга в виде нового тела, того гляди, вообще вставать перестанет; да просто попробуй не курить две недели… Короче, он вдруг внезапно и безоглядно влюбляется в эту «новую» и обрушивается в ту же уютную задницу, откуда только успел высунуть нос.
«Она», оскорблённая, уходит, остальные празднуют.
Чем всё это кончается? а по-разному. Несколько таких п3м на моих глазах так и погибли окончательно, кто морально, а кто и физически. Один вырвался, изменил всё (кроме пола) и ушёл-таки к «злодейке», счастлив. Один, кажется, выруливает к нормальной жизни со своей «новенькой», кинув всех остальных – в том смысле, что сначала её подсунули на замену «злодейке», а она устроила так, что п3м начал работать. (Как обломались все окружающие – не пересказать). Остальные так и живут, медленно переползая в категорию Стареющих Неудачников.
Почему мне захотелось написать всё это? Да потому, что я сама успела побыть во всех женских ролях этого гиньоля. Я «спасала и просто трахалась», была злодейкой, была новенькой, отступалась, выигрывала.
И, скажу я вам, более увлекательно спорта для меня не существует. Сколько финишных ленточек было порвано этими сиськами, сколько пота и слёз пролито, сколько раз я сходила с дистанции, - а всё равно тянет, девочки, тянет, взять и спасти, когда он вот так закуривает, улыбается и сквозь дым произносит «мне тридцать лет, и я невыразимо одинок»… (с) Марта Кетро
Извините, но этот ваш новый флэш-моб...
Извините, но этот ваш новый флэш-моб "расскажи, как ты делала аборт", для меня как-то немного слишком. Хотя отметились самые любимые авторы (и люди), чьи тексты крайне талантливы, да и раньше мне встречались жж-юзеры, склонные хвастать штопаной п**дой, но вот сразу в этаком объёме – я пугаюсь...
Сдаётся мне, мы тут все крепко больны. Я регулярно узнаю из френдленты, кто кого вы*бал, бросил, подобрал, обменял, и что при этом чувствовали все участники процесса. Кругом кишат престарелые эмо: не позже чем наутро после наступления страхового случая все потрахавшиеся/влюбившиеся/разлюбившие/обиженные/обманутые/осчастливленные докладывают миру о том, как это было прекрасно/ужасно. Запутанность чужой половой жизни меня нисколько не шокирует, но вот это желание жить п**дой на улицу, х**м в окошко – это, дорогие мои, и есть жесть, гордо называемая искренностью.
Причём, жесть заразная, я тоже так люблю и умею. Потому и особенно страшно. Мы – новая генерация людей с раздроченной психикой, с уничтоженной границей интимного переживания, развращённые избытком публичных чувств (тут хлопаю чуть громче - gr.). За нас я не беспокоюсь, но мне любопытно через десять лет взглянуть на нынешних жж-детей, которые вырастут в нашей липкой от сладких признаний среде (крики "браво" и "бис" - gr.). Уверенные, что это нормально.
Не исключено, кстати, что это на самом деле нормально.
Я себе придумала способ почесать там, где чешется – у меня персонажи. При остром желании рассказать, как меня обидел мальчик А, как сладко утешил мальчик Б, какая сука жена В, я пишу историю, в которой мальчик А получает по заслугам, жена В ломает заднюю ногу, а главная героиня выигрывает в лотерею и улетает на Марс в ракете без окон, обитой войлоком изнутри. Потом я эту фигню убираю подальше, но в следующей книжке нет-нет, да и вылезет подонок с носом А и тупая овца с манерами жены В. Не знаю, хорошо ли это для текстов, но в качестве арт-терапии помогает.
К сожалению, в моём случае мы имеем всё те же яйца, только чуть замаскированные.
А душа, в отличие от цветов и персиков, должна зреть в темноте и тайне. Как зародыш, да, если уж вам п**дяные аналогии так милы. Чувство (страдание, любовь и прочая мутная б***ь) не есть цветок, которым надо тыкать в харю зрителю. Оно сырьё, база, сор, из которого потом может вырасти (а может и не вырасти) текст – вообще о чём-то другом, но почему-то до странности глубокий. Например, если кто про Чехова слышал – типа того.
А так у меня всё время остаётся ощущение, что мы потихоньку рассеиваем наши бессмертные души – напрасно.
(извините за эту фразу, она непристойна)
@темы: .::Глист книжный::.