Сначала висельник рассказывает анекдот, потом шагает с табуретки. В хохоте зрителей тонет изящное ми-бемоль хрустнувших шейных позвонков
07.05.2011 в 09:28
Пишет иди ко мне:понравилось
Пишет Гость:
URL записиПишет Гость:
10.04.2011 в 23:30
В общем, у автора случилось словесное недержание, поэтому он не дождался ответа, написал как написалось и заранее раскаивается, если что.
Многобукф (1206 слов), занудство. У одного из исполнителей первого тура позаимствована идея называть персонажа-Бальзака "Оноре", что визуально больше смахивает на женское имя и меньше выедает глаза.
У автора в голове рисуется какой-то альтернативный технологический мир, но по тексту этого почти не видно.
читать дальшеНа высоте сорок девятого этажа ты намного ближе к солнцу, чем большинство людей бывали когда-либо в своей жизни. Эта близость, как вызов, делает его непозволительно наглым: утренний свет находит любую лазейку в неплотно задернутых жалюзи, льется внутрь, мягко затапливает конференц-зал. На часах нет и половины девятого, но все места за столом заняты – все, кроме одного, потому что президент Корпорации вечно опаздывает на свои коронные семь минут. Кто-то возмущенно отслеживает секунды по циферблату, кто-то пожимает плечами – человек, у которого столько денег, может опаздывать хоть на час, - но на самом деле за годы работы все привыкли.
Оноре с невозмутимым лицом наблюдает за тем, как корчит рожицы напротив директор по продажам – солнце светит ей прямо в глаза, но она, конечно, ни за что не откинется на спинку стула; а ведь серьезная женщина, казалось бы. Они не слишком знали друг друга: на работе не до светских бесед, а работать вместе с вечно смешливой, с небрежными кудряшками, которым не место в офисе, Донной было невозможно - они будто разговаривали на разных языках, что вызывало глухое раздражение, от которого болит голова. Ее можно было бы уволить, но она считала в уме быстрее электронно-вычислительных машин и держала у себя в сейфе их черную бухгалтерию. Бог с ним, личной неприязни не место на работе.
- Еще полторы минуты, - сообщает сидящий справа директор юридического отдела, поправляя очки, и Оноре мысленно усмехается. Минута, дорогой коллега, уж я-то знаю точно. Дорогу от кабинета президента она знала посекундно, как и то, сколько мгновений он проводит перед зеркалом в коридоре, сколько слов (включая комплименты) говорит секретарше в приемной – сколько ударов сердца, и то смогла бы посчитать, наверное. Никаких сантиментов; она просто знает Наполеона лучше, чем кто-либо в этом зале, а в этом зале сидят люди, которые зарабатывают на информации миллиарды. Она знает пароль от его ноутбука, знает, о чем на самом деле были вчерашние переговоры («с инвесторами», как все считают, ну конечно), от него знает, кто завтра не выйдет на работу – никуда уже не выйдет, никогда,- знает настоящие цифры в настоящих счетах. Лучше всех знает, что он никогда не остановится. Знает чужую улыбку левым уголком рта, и жесткость в обычно мягком голосе, и маленький шрам от пули под ключицей, которым он так глупо гордится, и что ему нравится заводить ей руки за голову.
Никаких сантиментов, ну да.
Оноре переводит взгляд на окно, чтобы не сбиваться с рабочего настроя. За идеально вымытым стеклом головокружительные высоты, мертвые петли автострад, палитра города – серый, стальной, инь и янь черно-белого. Бетон, стекло и металл.
Это самое красивое место в мире, считает она.
Впрочем, она могла бы получить любое место, которое сочла достаточно красивым – в конце концов, в этом мире все давно принадлежит им с Наполеоном, и от этого она едва заметно приподнимает уголки губ в улыбке, прикрывая глаза.
Их приходится поспешно открыть в ту же секунду, потому что распахивается дверь и – ну наконец – в конференц–зал залетает президент; пиджак через локоть, в руке дипломат, на губах улыбка, в глазах – война. Они живут на войне, и, боже, только этот человек в состоянии сделать такую жизнь прекрасной. Сама она давно сошла бы с дистанции. Сама она даже не стала бы на старт
- Просыпаемся!
Попробуй проснись, если всю ночь не спать.
Временами она ненавидела этого засранца.
За такую гамму вызываемых эмоций неплохо бы навести на чужую голову револьвер, лежащий в ящике стола, для экстренных случаев.
Почему-то Наполеон до сих пор жив, спустя все те годы, что они знают друг друга.
Эта колючая неприязнь на первом курсе колледжа. Это постепенное сближение, основанное на ее (тщательно рассчитанной, провокационной) холодности – потому что за ним так забавно наблюдать, - и его слепой настойчивости. Эти вечера в библиотеке лучшего университета, до закрытия, которые она делала интересными, эти его спонтанные « я за тобой заеду через десять минут» - заезжал, на новой, вопиюще дорогой машине. Они могли не считать деньги, дети из богатых семей; его это радовало, ей было все равно.
И этот вопрос «Что бы ты хотела получить в подарок?», когда она стала его – узнала об этом из его разговора с другом, из простого и самоуверенного «а моя женщина…».
Оноре ответила тогда, привычно кривя тонкие губы в саркастичной усмешке: «Мировое господство. И шоколадку». Неясно, как он понял, что это только полушутка.
- За шоколадкой можем сходить сейчас, а вот на мировое господство планы у меня. С пяти лет.
- Поделишься со «своей женщиной», - кстати, где договор о передаче в твою собственность?
- Тебе треть, мне все остальное.
- Договорились. Не люблю свет софитов, вспышки фотокамер и прочую дребедень – я вообще плохо переношу яркое освещение.
На вопрос о передаче в собственность Наполеон так никогда и не ответил, и со временем пришлось смириться.
Этому разговору несколько лет, но ничего особо не изменилось.
Собрание затягивается на полтора часа, потому что у них стратегия выхода но новые рынки, последние детали пиар-кампании и какие-то неприятные вопросы от налоговой. Когда заходит речь о последнем, президент приподнимает бровь – они давно отвыкли от того, что кто-то задает им вопросы. Быстрый взгляд в сторону Оноре, короткий кивок, обсуждение идет дальше.
От шума порядком гудит в ушах и болит голова.
Она бы ввела штрафы за крики на рабочем месте, но пришлось бы обобрать до нитки половину персонала.
Когда они, наконец, заканчивают, Оноре запирается в своем кабинете с таким ощущением, будто пережила апокалипсис локального масштаба. Она предпочитала делать дела тихо и быстро, в стенах своего кабинета, который отличался от конференц-зала почти аскетичной простотой. Все дизайнерские идеи Наполеона были встречены категоричным «Нет», потому что приводили ее в тихий ужас обилием ненужного и плодящего хаос. Хаос в спальне, хаос в прихожей, да хоть во всем доме, но только не на рабочем месте.
Ее формальному начальству тяжело привыкнуть к этому, как и к тому, что она не терпит, когда кто-то садится на стол. На ее стол.
Наполеон слазит с него только через минуту, на этот раз проиграв в гляделки.
- Ты займешься этим?
- Я займусь этим, - отвечает Оноре ему в тон, разглядывая содержимое переданной ей папки. В списках сотрудников она значилась как директор аналитического департамента Корпорации.
Но списки сотрудников приоткрывают от силы четверть правды и четверть той власти, которая у нее есть.
Все было очень просто. Оноре работала с цифрами. Наполеон работал с людьми. Она разрабатывала схемы, он занимался воплощением их в жизнь. Этот расклад, самый простой карточный пасьянс, был оговорен несколько лет назад, за плиткой шоколада, купленной через три минуты после разговора.
У Наполеона в приемной наверняка очередь из особо важных персон, но он медлит, задерживаясь у широкого, во всю стену окна чужого кабинета. Его директор аналитического департамента сидит спиной к нему, уткнувшись в ворох бумаг. Они никогда не смотрели в одну сторону – стоя спиной к спине, отлично увеличиваешь обзор, а на войне это важно. А те, кто считал, что так люди не видят друг друга, забывают о возможности обернуться.
Они оборачиваются, с разницей в доли секунды, скрещиваются взгляды, отражаются улыбки. На большее нет времени, потому что чем больше у тебя в руках власти, тем меньше времени.
Чуть прикушенные губы, и до синяков сильно плечи сжаты чужими ладонями – на прощание, впереди долгий и тяжелый день, но им так нравится.
Когда Наполеон уходит, Оноре какое-то время продолжает сидеть, повернувшись, глядя на город, на ее город за окном. Она всегда предпочитала место за спинкой трона – чем меньше ты скован чужим вниманием, тем больше у тебя возможностей.
А уж как ими распорядится, они придумают вдвоем, и всем лучше заранее уйти с дороги.
URL комментарияМногобукф (1206 слов), занудство. У одного из исполнителей первого тура позаимствована идея называть персонажа-Бальзака "Оноре", что визуально больше смахивает на женское имя и меньше выедает глаза.
У автора в голове рисуется какой-то альтернативный технологический мир, но по тексту этого почти не видно.
читать дальшеНа высоте сорок девятого этажа ты намного ближе к солнцу, чем большинство людей бывали когда-либо в своей жизни. Эта близость, как вызов, делает его непозволительно наглым: утренний свет находит любую лазейку в неплотно задернутых жалюзи, льется внутрь, мягко затапливает конференц-зал. На часах нет и половины девятого, но все места за столом заняты – все, кроме одного, потому что президент Корпорации вечно опаздывает на свои коронные семь минут. Кто-то возмущенно отслеживает секунды по циферблату, кто-то пожимает плечами – человек, у которого столько денег, может опаздывать хоть на час, - но на самом деле за годы работы все привыкли.
Оноре с невозмутимым лицом наблюдает за тем, как корчит рожицы напротив директор по продажам – солнце светит ей прямо в глаза, но она, конечно, ни за что не откинется на спинку стула; а ведь серьезная женщина, казалось бы. Они не слишком знали друг друга: на работе не до светских бесед, а работать вместе с вечно смешливой, с небрежными кудряшками, которым не место в офисе, Донной было невозможно - они будто разговаривали на разных языках, что вызывало глухое раздражение, от которого болит голова. Ее можно было бы уволить, но она считала в уме быстрее электронно-вычислительных машин и держала у себя в сейфе их черную бухгалтерию. Бог с ним, личной неприязни не место на работе.
- Еще полторы минуты, - сообщает сидящий справа директор юридического отдела, поправляя очки, и Оноре мысленно усмехается. Минута, дорогой коллега, уж я-то знаю точно. Дорогу от кабинета президента она знала посекундно, как и то, сколько мгновений он проводит перед зеркалом в коридоре, сколько слов (включая комплименты) говорит секретарше в приемной – сколько ударов сердца, и то смогла бы посчитать, наверное. Никаких сантиментов; она просто знает Наполеона лучше, чем кто-либо в этом зале, а в этом зале сидят люди, которые зарабатывают на информации миллиарды. Она знает пароль от его ноутбука, знает, о чем на самом деле были вчерашние переговоры («с инвесторами», как все считают, ну конечно), от него знает, кто завтра не выйдет на работу – никуда уже не выйдет, никогда,- знает настоящие цифры в настоящих счетах. Лучше всех знает, что он никогда не остановится. Знает чужую улыбку левым уголком рта, и жесткость в обычно мягком голосе, и маленький шрам от пули под ключицей, которым он так глупо гордится, и что ему нравится заводить ей руки за голову.
Никаких сантиментов, ну да.
Оноре переводит взгляд на окно, чтобы не сбиваться с рабочего настроя. За идеально вымытым стеклом головокружительные высоты, мертвые петли автострад, палитра города – серый, стальной, инь и янь черно-белого. Бетон, стекло и металл.
Это самое красивое место в мире, считает она.
Впрочем, она могла бы получить любое место, которое сочла достаточно красивым – в конце концов, в этом мире все давно принадлежит им с Наполеоном, и от этого она едва заметно приподнимает уголки губ в улыбке, прикрывая глаза.
Их приходится поспешно открыть в ту же секунду, потому что распахивается дверь и – ну наконец – в конференц–зал залетает президент; пиджак через локоть, в руке дипломат, на губах улыбка, в глазах – война. Они живут на войне, и, боже, только этот человек в состоянии сделать такую жизнь прекрасной. Сама она давно сошла бы с дистанции. Сама она даже не стала бы на старт
- Просыпаемся!
Попробуй проснись, если всю ночь не спать.
Временами она ненавидела этого засранца.
За такую гамму вызываемых эмоций неплохо бы навести на чужую голову револьвер, лежащий в ящике стола, для экстренных случаев.
Почему-то Наполеон до сих пор жив, спустя все те годы, что они знают друг друга.
Эта колючая неприязнь на первом курсе колледжа. Это постепенное сближение, основанное на ее (тщательно рассчитанной, провокационной) холодности – потому что за ним так забавно наблюдать, - и его слепой настойчивости. Эти вечера в библиотеке лучшего университета, до закрытия, которые она делала интересными, эти его спонтанные « я за тобой заеду через десять минут» - заезжал, на новой, вопиюще дорогой машине. Они могли не считать деньги, дети из богатых семей; его это радовало, ей было все равно.
И этот вопрос «Что бы ты хотела получить в подарок?», когда она стала его – узнала об этом из его разговора с другом, из простого и самоуверенного «а моя женщина…».
Оноре ответила тогда, привычно кривя тонкие губы в саркастичной усмешке: «Мировое господство. И шоколадку». Неясно, как он понял, что это только полушутка.
- За шоколадкой можем сходить сейчас, а вот на мировое господство планы у меня. С пяти лет.
- Поделишься со «своей женщиной», - кстати, где договор о передаче в твою собственность?
- Тебе треть, мне все остальное.
- Договорились. Не люблю свет софитов, вспышки фотокамер и прочую дребедень – я вообще плохо переношу яркое освещение.
На вопрос о передаче в собственность Наполеон так никогда и не ответил, и со временем пришлось смириться.
Этому разговору несколько лет, но ничего особо не изменилось.
Собрание затягивается на полтора часа, потому что у них стратегия выхода но новые рынки, последние детали пиар-кампании и какие-то неприятные вопросы от налоговой. Когда заходит речь о последнем, президент приподнимает бровь – они давно отвыкли от того, что кто-то задает им вопросы. Быстрый взгляд в сторону Оноре, короткий кивок, обсуждение идет дальше.
От шума порядком гудит в ушах и болит голова.
Она бы ввела штрафы за крики на рабочем месте, но пришлось бы обобрать до нитки половину персонала.
Когда они, наконец, заканчивают, Оноре запирается в своем кабинете с таким ощущением, будто пережила апокалипсис локального масштаба. Она предпочитала делать дела тихо и быстро, в стенах своего кабинета, который отличался от конференц-зала почти аскетичной простотой. Все дизайнерские идеи Наполеона были встречены категоричным «Нет», потому что приводили ее в тихий ужас обилием ненужного и плодящего хаос. Хаос в спальне, хаос в прихожей, да хоть во всем доме, но только не на рабочем месте.
Ее формальному начальству тяжело привыкнуть к этому, как и к тому, что она не терпит, когда кто-то садится на стол. На ее стол.
Наполеон слазит с него только через минуту, на этот раз проиграв в гляделки.
- Ты займешься этим?
- Я займусь этим, - отвечает Оноре ему в тон, разглядывая содержимое переданной ей папки. В списках сотрудников она значилась как директор аналитического департамента Корпорации.
Но списки сотрудников приоткрывают от силы четверть правды и четверть той власти, которая у нее есть.
Все было очень просто. Оноре работала с цифрами. Наполеон работал с людьми. Она разрабатывала схемы, он занимался воплощением их в жизнь. Этот расклад, самый простой карточный пасьянс, был оговорен несколько лет назад, за плиткой шоколада, купленной через три минуты после разговора.
У Наполеона в приемной наверняка очередь из особо важных персон, но он медлит, задерживаясь у широкого, во всю стену окна чужого кабинета. Его директор аналитического департамента сидит спиной к нему, уткнувшись в ворох бумаг. Они никогда не смотрели в одну сторону – стоя спиной к спине, отлично увеличиваешь обзор, а на войне это важно. А те, кто считал, что так люди не видят друг друга, забывают о возможности обернуться.
Они оборачиваются, с разницей в доли секунды, скрещиваются взгляды, отражаются улыбки. На большее нет времени, потому что чем больше у тебя в руках власти, тем меньше времени.
Чуть прикушенные губы, и до синяков сильно плечи сжаты чужими ладонями – на прощание, впереди долгий и тяжелый день, но им так нравится.
Когда Наполеон уходит, Оноре какое-то время продолжает сидеть, повернувшись, глядя на город, на ее город за окном. Она всегда предпочитала место за спинкой трона – чем меньше ты скован чужим вниманием, тем больше у тебя возможностей.
А уж как ими распорядится, они придумают вдвоем, и всем лучше заранее уйти с дороги.
@темы: .::Глист книжный::.